пятница, 27 июля 2012 г.

12-13


XII.
Электрический свет и уютная комната отеля – как крохотный островок среди бушующего океана. Не снимая платья, Галя со вздохом облегчения повалилась на мягкую, дышащую свежестью кровать. Как же она устала от всей этой суматохи, от Георгия с его всюду поблёскивающими золотыми часами, от людей, которые стали уделять ей слишком много внимания. Там, в зале, под тусклым светом прожекторов, она чувствовала на себе тысячи восхищённых взглядов. И ей так хотелось убежать от них – далеко, в свой мир, куда никто кроме неё не сможет найти дорогу. Но стоило ей коснуться клавиш рояля, и всё растворилось в неведомой бесконечности. И она упивалась этой бесконечностью, потому что знала: только она одна чувствует её сейчас так близко. Галя играла для себя – ей не было совершенно никакого дела до тех, кто увлечённо следил за каждым движением её пальцев. Но она взяла заключительный аккорд, и всё закончилось. Остались только глаза. Тысячи глаз, сверкающих тёмными точками в темноте. И ей нужно было уйти так красиво, так грациозно, чтобы её отражение осталось в них навсегда. Хотя ей совсем этого не хотелось.

На выходе из концертного зала на неё набросились журналисты – от многочисленных вспышек их фотоаппаратов рябило в глазах. Её сразу же засыпали вопросами, но она не успевала и не хотела на них отвечать. Тогда журналисты обратились к гордо шествующему рядом с ней Георгию, который от удовольствия заулыбался ещё сильнее: как будто во все 33 зуба. Галя ещё перед своим выступлением поняла: вся слава достанется ему. Она – лишь приманка в его игре, способ создать себе громкое имя. Пусть так: слава ей не нужна. Она согласилась на его «выгодное предложение» только ради того, чтобы заработать деньги на квартиру.
Галя нашарила рукой выключатель. Как бы там ни было, сейчас ей больше всего хочется уснуть на этой мягкой уютной кровати и хотя бы на несколько часов забыть обо всём. Она уже была готова закрыть глаза, как вдруг её взгляд наткнулся на толстый блокнот с гладкой белой обложкой и милым рисунком летящей по небу бабочки. Когда ей было лет пять, этот блокнот подарила ей какая-то девочка, которая привезла в детдом свои старые игрушки. Галя плохо помнила, как она выглядела и почему подарила его именно ей. Но навсегда запомнила её слова: «Пока ты маленькая, но, когда вырастешь, записывай сюда всё. Всё, что будет некому рассказать». Долгое время он провалялся в самом отдалённом углу её маленького шкафчика, и она вспомнила о нём только тогда, когда в последний день своего пребывания в детдоме собирала вещи. И теперь зачем-то привезла его сюда. Пожалуй, теперь ей действительно есть, о чём рассказать. Но со всем этим она разберётся завтра. Голова упала на подушку, глаза закрылись. В эту ночь ей ничего не снилось.
***
(Из дневника Гали Розановой)
15.30, аэропорт
Так смешно наблюдать за людьми в аэропорту. Они стоят в очереди со скучными понурыми лицами, громыхают разноцветными чемоданами, сосредоточенно ищут на встречных табличках номер своего выхода и так старательно убивают время, утыкаясь в книжки и ноутбуки в залах ожидания. Вокруг многих из них постоянно вертятся дети со своими маленькими рюкзачками, комично торчащими из-за их спин. Посмотрела бы я на Георгия, если бы рядом с ним оказался один из этих белокурых ангелочков с широко распахнутыми глазёнками. Он со своей напыщенной серьёзностью точно растерялся бы, услышав умоляющее: «Пааап, а можно мне вон ту шоколадку?»
Но пока Георгию приходится выслушивать только мои надоедливые вопросы. Минут десять назад он куда-то удалился, приказав мне ждать его здесь. Что ж, мне только лучше: не придётся мучить себя мыслью, как бы завязать с ним разговор. Но хватит об этом. Открыв этот блокнот, я хотела написать совсем не о нём…
Я постоянно думаю о человеке, который сегодня ни с того ни с его решил исполнить своё обещание и постучался в дверь моего номера, когда я ещё не успела проснуться от настойчивого звона будильника. Заспанная, в помятом платье, которое я так и не сняла вчера вечером, я открыла входную дверь, собираясь отправить неожиданного посетителя куда-нибудь подальше.
- Доброе утро, - смущённо улыбаясь, сказал юноша с пепельно-серыми волосами на пороге. – Я Серёжа. Помнишь меня?
С этими словами он протянул мне букет свежих белых тюльпанов, которые я бережно таскаю с собой по всему аэропорту. Серёжа терпеливо подождал, пока я переоденусь и избавлюсь от полусонного состояния, и уже через несколько минут мы сидели на веранде уютного кафе со столиками, покрытыми кружевными скатертями, и видом на поблёскивающую солнечными бликами Неву.
- Ну-ка, рассказывай, что пианистки едят на завтрак, - шутливо сказал он, перелистывая страницы меню. Поначалу я терялась, не зная, что сказать: слишком странным казалось всё происходящее. Вдруг мы одновременно покосились на сидевших за соседним столиком мужа и жену, которые чересчур громко спорили о том, какой заказ сделать для своего ребёнка. Муж настаивал на яичнице («ничего другого наша прелесть есть не станет»), а жена уверяла, будто «прелесть» непременно должна съесть салат – это гораздо полезнее. Ребёнок в это время болтал скрещёнными ножками и что-то сосредоточенно рисовал в своём блокноте красным карандашом, высунув язык от усердия. Дилемму разрешил официант, предложив заказать детский завтрак в виде рисовой каши и горячего шоколада. Серёжа комментировал каждую реплику жены, я – мужа, и мы долго смеялись над всеми ними. Именно тогда вся напряжённость испарилась в неизвестном направлении, и я почувствовала, будто знаю его всю жизнь.
Потом он отвёз меня на колокольню Исаакиевского Собора – оттуда, как будто с высоты парящей по небу птицы, виден весь Питер. Какое-то время мы просто стояли и молчали, заворожено вглядываясь в причудливое переплетение домов и улиц где-то далеко-далеко внизу…
- Скажи, это правда, что ты из детдома? – вдруг спросил он.
- Да, - настороженно ответила я, гадая, зачем он об этом спрашивает.
- А тебе… Никогда не хотелось найти своих родителей?
Странный вопрос. Зачем искать родителей, которые когда-то тебя бросили?..
- Нет. Они погибли в автокатастрофе, - первый раз в жизни соврала я.
- А я уже давно не навещал своих родителей…
- Если бы они были у меня, - даже дыхание перехватило от этих простых слов, - я сделала бы всё, чтобы они каждый день становились чуточку счастливее.
Неожиданно для себя я начала рассказывать ему обо всём. О том, как мечтала уйти из детдома, о том, как любила музыку и тайком играла в чулане на старом пианино. О том, как до сих пор не могу свыкнуться с мыслью о смерти дяди Гены… Он слушал, не перебивая, а в его серо-голубых глазах читалось сочувствие и понимание. Когда я наконец-то закончила фразой «И вот, я здесь», он пристально посмотрел на меня и тихо сказал:
- Ты потрясающая. Чтобы после всего того, что с тобой случилось, продолжать любить весь мир вокруг, нужно быть святой.
Святой?.. Нет, святые каждый день ходят в церковь, трепетно завязывают платочки на голове и часами молятся Богу. Когда я захожу в церковь, то просто не понимаю, зачем кланяться перед картиной с изображением навряд ли существовавшего человека, которая ничем не сможет мне помочь. Нет, я не атеистка – но мне всегда казалось, что Бог совсем не такой, каким его придумали люди.
- Нет, - сказала я вслух, - нужно просто любить жизнь.
- За что же? – и он как-то странно усмехнулся.
- Да хотя бы за то, что сейчас мы стоим здесь, хотя уже давно должны были спуститься вниз. Никто не знает, куда отправляется душа человека после смерти и есть ли она вообще. Быть может, наша жизнь – всего лишь вспышка в необъятной темноте вселенной… Нужно ценить каждый её миг. Ведь жизнь – единственное, о чём мы можем говорить с уверенностью.
XIII.
18.10, Стокгольм
Я сижу на уютном балконе, смотрю на снующие внизу машины м вдыхаю едва уловимый запах летнего вечера. На столе скромно лежит чёрный айфон, предусмотрительно купленный Георгием – «в честь моего дебюта». И ждёт, когда же на него придёт самое первое смс. Я жду этого вместе с ним уже целый день, сама не зная, почему. Но ничего не происходит.
Точнее, происходит, но только в моём сердце. Оно замирает лишь при одном красиовом воспоминании и, кажется, у него появилась новая мечта. Волшебная, как новогодняя ночь, и захватывающая дух, как полёт птицы по бескрайнему небу. Мечта о том, что мы привыкли называть любовью.
Признаться, я никогда не верила до конца в её существование. Точнее, в то, будто её существование приравнивается к вечности. Да, можно встретить любимого человека и прожить с ним долго и счастливо, как в диснеевских мультиках. Но как можно прожить с ним в раю бесконечно много времени, когда ты не сможешь даже дотронуться до него? Почувствовать его дыхание, услышать его голос?.. Как будто идея о воссоединении душ на небесах – идиллия, утопия, что угодно, но только не правда. Люди привыкли списывать всё необъяснимое на потусторонние силы. Они мечтают, разочаровываются, отчаиваются, стремятся верить в лучшее и придают смерти символическое значение в фильмах и книгах. Но им отчаянно не хочется умирать. Только с приближением самого-самого конца они вроде бы смиряются со своей неизбежной участью. А когда этот конец наступает, окружающим кажется, будто в уже навсегда закрытых глазах отражается вечность. Вечность, которую они с трудом представляют и не могут по-настоящему осознать…
Одним словом, я никогда не считала «Ромео и Джульетту» самой выдающейся пьесой Шекспира. А теперь хватит об этом. Размышления о жизни и смерти бессмысленны и редко приводят к чему-то правдивому. И порой наводят на странные мысли. К тому же у меня наконец-то зазвонил телефон…
***
Всё происходящее казалось ему странным. Слишком странным. Влюблённость в девушек – необыкновенно красивых, с идеальной фигурой и отменным чувством юмора – проходила так же быстро, как и приходила. В сердце оставались только тоска и неосуществимые желания.
Нечто подобное он чувствовал в 10 классе, 9 лет назад, когда сидевшая впереди одноклассница с большими выразительными глазами повернулась к нему на контрольной, чтобы попросить ручку. Тогда он внезапно для самого себя удивился, как раньше мог её не замечать. Эта история закончилась так, как полагается первой школьной любви: они не могли представить жизни друг без друга и долго упивались своими первыми настоящими чувствами, но вскоре им это надоело, и они разбежались по разным университетам.
Галя была ни на кого не похожей. Она тоже любила жизнь, но любила её как-то по-своему. В её зелёных глазах тоже светилась надежда на счастье взаимной любви, но светилась совсем по-другому. Отдалённым, мерцающим в глубокой темноте сиянием…
Серёжа не стал долго раздумывать. Он взял в руки телефон – и позвонил.
- Да? – послышался в трубке тихий, такой знакомый голос.
- Это я, Серёжа. Как ты?
- В порядке. Сижу на балконе и представляю, как завтра буду прогуливать по Стокгольму…
Он представил, как мечтательно она сейчас улыбается.
- Почему не сегодня?
- Как всегда – Георгий. Уже через полчаса я должна спуститься вниз, чтобы познакомиться с каким-то «влиятельным» человеком. И если я буду мило улыбаться и хотя бы изредка поддерживать разговор, он разрешит мне играть в своём баре.
- Ты устала от него?
- Ещё бы.
- Тогда в ресторане опрокинь бокал вина прямо на его пиджак. Лучше красного: оно плохо отстирывается.
Она засмеялась, и было просто невозможно не засмеяться вместе с ней.
- Он будет в бешенстве, - наконец сказала она.
- Так ему и надо. Ты вернёшься в Питер на обратном пути?
- Не знаю… Правда не знаю. Из Парижа мы летим прямо в Москву, но в Москве меня ничего не держит. Мне нужно будет приехать туда только в августе, чтобы подать документы в университет… Если я поступила, конечно.
- Возвращайся. Я буду ждать тебя.
- Я… Постараюсь.
Она сказала это так, как будто хотела прибавить что-то ещё, но не решилась. Банальное «пока-удачи», и в трубке послышались короткие гудки. Он выглянул в окно – те же люди, та же вечерняя Нева. Знать бы, где сейчас тот дедушка, который подарил ему билеты в Октябрьский концертный зал. Так хочется ещё раз сказать ему простое человеческое «спасибо».
***
19.10, всё ещё Стокгольм
И снова все кричали «браво» и хлопали, а «влиятельный человек», как только я поднялась из-за рояля, поцеловал мне руку. Конечно, не обошлось и без Георгия: мне вообще кажется, что как минимум половина аплодисментов была адресована ему.
Теперь мы находимся в каком-то роскошном ресторане, где повсюду хрустальные люстры, изысканные блюда и лакированные столики. «Влиятельный человек» не перестаёт говорить о моём таланте, а Георгий пытается уговорить его устроить мне сольный концерт в одном из его баров. Впрочем, я уже давно не вникаю в то, о чём они говорят.
Я… Мечтаю. Смотрю из окна веранды на старинные улочки Стокгольма, на разноцветные дома: лимонно-жёлтые, оранжевые, бледно-фиолетовые… На вывески с витиеватыми буквами (смысл которых мне, конечно же, не ясен, ведь я не знаю шведского). На затерянную церковь где-то вдалеке. И мечтаю.
Стокгольм почему-то очень напоминает мне Питер. Может быть, потому, что здесь, как и там, повсюду мосты. А может быть, мне просто так хочется. Хочется вернуться – и я вернусь. Тогда, по телефону, я чуть не сказала ему, что мы непременно должны встретиться вновь. Каждой клеточкой своей души я чувствую начало чего-то нового, чего раньше со мной никогда не было. Это новое разрывает меня изнутри и сразу же заживляет свежие раны робкими надеждами.
Тогда я чуть не спросила его:  чувствует ли он то же, что я?.. Но потом поняла – лишнее. Хотя было бы гораздо проще, если бы люди прямо говорили друг другу о своих мыслях.
Когда закончится этот чертовски длинный вечер?..
23.00
Я ушла в свой номер, сославшись на головную боль и усталость. И была здорово удивлена, когда час спустя послышался стук в дверь. На пороге моего номера стоял «влиятельный человек» в сером щёгольском костюме и интеллигентно поглядывал на меня из-под очков.
- Здравствуй, Галя. Позволишь войти?
- Да-да, конечно… - торопливо сказала я, очнувшись от удивления, и пропустила его вперёд. Он сел в мягкое бежевое кресло и огляделся по сторонам.
- Недурно Георгий тебя содержит, однако. Все предыдущие жили в дешёвых гостиницах иногда даже без горячей воды.
- Вы хотите сказать…
- Да, милая, именно это я и хочу сказать. Тебе нужно срочно избавиться от этого липового продюсера. Знаю, ты надеешься получить деньги – их не будет. Он уже сейчас забирает их себе. Когда ваши так называемые гастроли закончатся, он заявит, будто ты перестала быть популярной и он в тебе ошибся.
Снова многозначительный интеллигентный взгляд из-под очков. Я с совершенно ошарашенным выражением лица стояла перед ним, зажимая в одной руке прозрачный стакан, в другой – бутылку воды. Хотела предложить ему: больше у меня всё равно ничего не было. Но меня как будто парализовало. Руки онемели, слова не желали срываться с языка.
- Я знаком с Георгием давно, - продолжал он, не получив ответа. – И в начале своего аферского пути он приводил ко мне одних бездарностей. Но потом, потом он стал находить настоящие таланты. Уж не знаю, как ему это удавалось, ведь у него нет ни слуха, ни голоса, как говорится. Чего стоит только тот саксофонист… Как джаз играл!.. А теперь спился. Эх!.. – «влиятельный человек» горестно махнул рукой. – Тогда я не догадался вовремя раскрыть мальчику глаза. Не хочу повторять старых ошибок. У тебя, Галя, редкостный талант. Один из тех, который близок к гениальности и который почти не нужно развивать. Ты, конечно, самоучка?
- Да, - сказала я, гадая, к чему он клонит. Бутылка воды и стакан по-прежнему застыли в моих руках.
- Я так и знал. Послушай моего совета, девочка моя: съезди с Георгием в следующий по плану город, а потом скажи, будто твоя мать попала в больницу…
- Я из детдома, - стакан и бутылка воды опустились на стол. – И он знает об этом.
- Ах, вот оно что… - в его глазах сквозило самое искреннее сострадание. – Тогда скажи, будто твой жених срочно требует твоего возвращения, и в ближайшее время тебе будет не до карьеры пианистки. Вот, позвони мне по этому номеру, - с этими словами он протянул мне визитку, - я устрою тебя в оркестр театра Вахтангова и лучшее музыкальное училище Москвы.
- Но я хотела поступить на филфак… - неуверенно вставила я. – И к тому же я так хотела в Париж…
Это была чистая правда. Я с детства мечтала побывать в Париже.
- Успеешь ещё в Париж, - лукаво подмигнул он. – Ты будешь писать музыку для звёзд мировой эстрады – денег у тебя будет хоть отбавляй. А теперь спокойной ночи. Уверен, ты примешь правильное решение.
Дверь закрылась, стакан и бутылка воды остались нетронутыми на столе. А я наедине со своими мыслями. С самого начала я поняла, что в действиях Георгия есть какой-то подвох. Но чтобы до такой степени…
Жених?! Какой же выдумщик этот «влиятельный человек». Не так давно мне уже делали предложение, но об этом лучше всего не вспоминать. Иначе совесть и чувство вины очнуться после долгого сна. А они так мешают на пути к счастью.

2 комментария: